Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика



 





Принципы этической экономии. СПб.: Экономическая шко­ла, 1999. 344 с

Глава 1

 

Экономика, этика, религия: позитивная теория координации деятельности индивидов, движимых собственным интересом

 

Экономическая наука ставит перед собой и рассматривает два глав­ных вопроса:

    1. Вопрос о наиболее экономном применении ограниченных средств для достижения заданных целей — это экономическая проблема в узком смысле.

     Однако всеобщность некоторой хозяйственной этики, коррек­тирующей несостоятельность регулирования рынка одним собствен­ным интересом, не может быть гарантирована. Несостоятельность рынка может повториться в несостоятельности этики. Несостоя­тельность этики указывает на необходимость метафизики и рели­гии как теорий целостной действительности. Взаимосвязь эконо­мической науки, этики и фундаментальных предположений о дей­ствительности проявляет себя и на уровне предприятия. Таким образом, мотивация сотрудников, этика предприятия и фундамен­тальные убеждения о действительности находятся во взаимозави­симости. Не интернализированные на рынке побочные воздействия хозяйственной деятельности и взаимосвязь хозяйственных, эти­ческих и метафизических ориентации деятельности доказывают, что хозяйство никак не является этически нейтральной зоной.

    Оба вопроса имеют этическое измерение и указывают на вза­имозависимость этики и экономики, этической и экономической ориентации и координации деятельности.

    Вначале, однако, нужно поставить на первый план не норматив­ную точку зрения хозяйственной этики, а метаэтический анализ соотношения экономических и этических правил в координации деятельности. Возможна ли общественная координация без этики, или в общественной координации необходимо привнесение некоего обязательного этического кодекса, для того чтобы экономика мог­ла полностью реализовать весь свой потенциал? Благоприятствует ли комплементарности этики и экономики децентрализованная форма координации, характерная для рыночных обществ?

 

1. Интернализация побочных воздействий и включение в рассмотрение подвергающихся им индивидов как критерии общественной координации

 

Перед каждой системой координации встает вопрос о том, какие группы и индивиды должны приниматься во внимание, и о том, в каком объеме и до какой глубины должны учитываться прямые и побочные воздействия интеракционного процесса, возникающего при координации. Наилучшей системой координации является та, которая обеспечивает самое широкое включение объектов воздей-

 

26

ствий и самую обширную интернализацию прямых и побочных воздействий. Идеальная система координации включает все объек­ты воздействий и интернализирует все внешние эффекты.

    В какой степени побочные воздействия могут стать пробле­мой теории общественной координации? Общества могут регули­ровать производство и распределение посредством рынка, голосо­вания (выборов) или централизованного управления. Теория об­щественной координации должна исследовать, какие из этих систем принятия решений и координации способны наилучшим образом претворить в жизнь цели общества и индивидов, то есть наиболее эффективно удовлетворить потребности членов общества.

    Идеалом свободного рыночного общества является договор­ное согласие между индивидами. Если две стороны заключают сделку, партнерам по договору известны и включены в их расче­ты полезности все побочные влияния данного блага, все побочные выгоды и убытки. Не возникает никаких побочных воздействий на третьих лиц: все воздействия интернализированы и все, кого затрагивает эта сделка, учитываются при ее заключении, или же, как в случае рыночного обмена, интересы третьих лиц не затраги­ваются.1 Если эти критерии взаимовыгодного обмена распростра­нить на все общественные системы принятия решений, интернализация всех прямых и побочных последствий деятельности и включение в рассмотрение всех затронутых ими субъектов стано­вятся критериями для общественных систем принятия решений.2 В процессе координации и принятия решений должны быть при­няты во внимание все прямые и побочные воздействия и все лица, затронутые каким-либо решением. Это значит, что для процесса принятия решений и координации в форме демократического го­лосования должно быть выполнено условие равного избиратель­ного права, а в форме рынка и ценовой системы — условие нео­граниченного доступа к рынку. Этими условиями формулируется значение свободы и равенства для демократии и хозяйства: никто не может быть лишен формального права на участие в принятии политических решений и на доступ к рынку, и ни на кого не могут быть переложены негативные прямые или побочные воз­действия без причины, оговоренной правом, или без его собствен­ного согласия.

1 Ср. Buchanan (1954а и Ь),

2 Ср. также Koslowski (1983) и (1987b).

 

 

27

 

 

 

 

2. Private Vices Public Benefits (частные пороки — на благо общества) — добро как внешний эффект

 

Центральный тезис теории рынка гласит, что рынок в условиях абсолютной конкуренции обеспечивает не только включение в рассмотрение затронутых лиц и интернализацию негативных по­бочных воздействий, но и производит эффективность как пози­тивный внешний эффект (побочное воздействие) некоторого про­цесса, направленного отнюдь не на общественное благо. Хозяй­ственные субъекты преследуют на рынке свои собственные интересы, они ищут своей выгоды, и невидимая рука конкурен­ции приводит их к тому, чтобы их производство было эффектив­ным и продажи проводились по равновесным ценам. Такой не очень высоко ценимый этикой или этически нейтральный мотив, как максимизация прибыли, ведет через рыночные силы к неко­торому социальному благу, а именно — к эффективности.

    Мандевиль обострил эту способность рынка производить эф­фективность как внешний эффект, как побочное воздействие про­цесса, который собственно направлен на нечто совсем иное, до известного парадокса, гласящего, что частные пороки ведут к об­щественной выгоде: «private vices — public benefits*. He только такая этически нейтральная мотивация, как поиск выгоды, но и безнравственные мотивы, пороки невидимой рукой рынка преоб­ражаются в позитивное побочное воздействие, в благо. Неэтичное поведение независимо от воли действующих лиц превращается в социально полезное.3

    Парадокс Мандевиля можно поставить в первом ряду вместе с другими парадоксами такого же рода: невидимая рука Адама Смита, гегелевская хитрость разума в истории, независимо от людей наполняющие новым содержанием их цели. Однако пара­докс Мандевиля выходит из этого ряда, поскольку он рассматри­вает как полезную для общественного блага не только этически нейтральную, но даже неэтичную деятельность. Принцип Манде­виля походит на принцип Мефистофеля в гетевском «Фаусте»: «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла» (пер. Б. Пастернака). Благо есть побочное последствие деятельно­сти того, кто вовсе не желает добра. Нет надобности в том, чтобы желать добра, поскольку оно и без того состоится как побочное последствие эгоистической мотивации.

3 Ср. Buchanan (1980).

 

28

 

    В теории Мандевиля этика изгоняется из рыночного хозяй­ства. У нее не остается никакой функции. Теория Мандевиля последовательна: прямая направленность на добро экономически нежелательна, поскольку добро как цель всегда имеет и плохие побочные воздействия. С другой стороны, стремление к плохому всегда имеет и хорошие побочные воздействия. Поэтому нет ни­какого основания для того, чтобы отличать хорошие действия от плохих. Каждое действие имеет для кого-то хорошие, а для кого-то другого — плохие побочные последствия. Например, по Мандевилю, Большой лондонский пожар дал хлеб и работу мно­жеству пожарных и строительных рабочих при восстановлении города, а бережливость состоятельных слоев общества способ­ствовала безработице низших слоев.4 Тезис Мандевиля состоит в том, что в рыночном обществе уже невозможен последователь­ный этос, невозможна непротиворечивая этика. Хорошее — причина плохого, плохое — причина хорошего. Это — полная противоположность принципу Фомы Аквинского bonum est diffusivum sui5 (добро растекается, распространяется само по себе. — лат.). Добро — причина добра, и поэтому к нему должно стремиться как к цели и результату действия. Оно, вопреки Мандевилю, не возникает лишь как невольное побочное послед­ствие какого-либо действия.

    Влияние парадокса Мандевиля было и остается чрезвычайно большим. Адам Смит рассматривал «Басню о пчелах» Мандевиля уже в своей «Теории нравственных чувств». Не в последнюю оче­редь чтение Мандевиля подвигнуло его к тому, чтобы в более по­здней книге, «Богатство народов», основать самостоятельную

4 Ср. Mandeville (1705), Bd. 1, S. 367: «It is in Morality as it is in Nature, there is nothing so perfectly Good in Creatures that it cannot be hurtful to anyone of the society, nor anything so entirely Evil, but it may prove benefitial to some part or other of the Creation*. (В нравственности, как и в природе, нет такого совершенного добра, которое не навредило хоть одному члену общества, точно так же: нет такого законченного зла, которое не оказалось бы выгодным кому-либо из божьих созданий. — Прим. пер.) См. о Мандевиле также: Koslowski (1982а), S. 174—185, и Riklin (1982).

5 Ср. Thomas von Aquin, Summa contra Gentiles III, 24: «Чем более добрым что-либо является, тем сильнее и дальше излучает оно свою доб­роту» .

 

29

экономическую науку.6 Для кембриджской традиции этики и эко­номической науки, например, для Джорджа Эдварда Мура и Джона Мейнарда Кейнса,7 парадокс Мандевиля явился решающим побу­дительным мотивом.

    Вопрос, который парадокс Мандевиля ставит перед хозяйствен­ной этикой, гласит: «Как можем мы придерживаться требования поступать хорошо, если мы не можем предвидеть, к каким пози­тивным или негативным побочным воздействиям может привести наша деятельность при бесконечной взаимозависимости событий действительности?» Если истина заключается в согласовании ра­зума с делом, если справедливость заключается в согласовании воли и действия с добром и если oeconomia, правильное хозяй­ствование, есть сообразность деятельности с обстоятельствами, то как можем мы быть уверенными в каждом случае, что действова­ли правильно? В хитросплетении причинных связей основные нормы не могут быть обоснованы полностью и доведены до конк­ретного действия. Истинным может быть не конкретное действие, а вся их совокупность. Никакое приспособление какого-либо дей­ствия к действительности не может быть совершенным в неизме­римом многообразии событий в мире. Поэтому любая конкретная истина, которую высказывают люди, и любой конкретный посту­пок, который они совершают, всегда отягощены ошибочным и несовершенным, но эта ошибочность неизбежна и при самом тща­тельном отборе решения, и без нее люди едва ли смогли бы жить.

 

3. Несостоятельность экономики

 

Однако этот феномен не делает этику излишней. Модель невиди­мой руки, рынка без этики, в более человеколюбивом варианте Адама Смита и в более циничной форме у Мандевиля действует

6 О противоречивом отношении Адама Смита к Мандевилю см. кри­тику Смитом принципа Мандевиля в Smith (1759), S. 499: « Virtue is the great support, and vice the great disturber of human society* и его одобре­ние: «But how destructive soever this system may appear ... in some respects (it) bordered upon the truth* (там же, S. 495).

7 Moore (1903), S. 150 f. и Keynes (1921), S. 309 ff. По Муру, все ши­роко направленные действия нуждаются в фундаментальной презумп­ции того, что краткосрочно-благотворные результаты в долгосрочном ас­пекте также будут иметь благотворные последствия.

 

30

 

только при трех весьма жестких ограничениях. Невидимая рука ведет к оптимальному результату при совершенно эгоистических мотивах индивидов только если число продавцов и покупателей достаточно велико, если адаптация к меняющимся условиям не требует затрат и потери времени и если договорные обязательства могут быть соблюдены или осуществлены без издержек (трансакционные издержки равны нулю). Только если эти условия выпол­нены, эгоистические устремления будут превращены невидимой рукой рынка в социально полезные рыночные результаты. Толь­ко при этих условиях этика и этичное поведение на рынке стано­вятся ненужными, так как общественная координация и общее благо осуществляются и без затрудняющей дело санкции этики.

    Но условия совершенной конкуренции и не требующей издер­жек реализации договоров — это идеальные условия, не выполни­мые в реально существующем рыночном хозяйстве. Рынок — не идеальный механизм, предлагаемый неоклассической теорией об­щего равновесия, он представляет собой взаимосвязь действующих и коммуницирующих индивидов. В рамках этой основанной на обмене взаимосвязи необходимость в этике хозяйственной деятель­ности сохраняется. Этика как желание и делание добра, вопреки убеждению Мандевиля, и в условиях рынка способствует добру в экономике. Нельзя уклониться от обязанности принимать ответ­ственные решения, ссылаясь на автоматизм рынка, даже при том, что самые дальние побочные воздействия нашей деятельности не­возможно полностью осветить. Хозяйственное значение этики в условиях рынка проявляется в том воздействии, которое оказыва­ют взаимное доверие и надежность партнеров по сделке на сниже­ние издержек заключения договоров. Оно проявляется и в про­странстве для свободного принятия решений, которое имеет хозяй­ствующий субъект при назначении цен и при соблюдении своих обязательств по договорам купли-продажи и по трудовым догово­рам — прежде всего при асимметричном распределении информа­ции между продавцом и покупателем и при однократности сделки. Это пространство свободного выбора намного превосходит простое принятие рыночной цены, которое предлагает теория совершенной конкуренции, исходящая из того, что участники рынка реагируют на изменения с помощью изменения выпуска продукции.8

8 Фон Нейман и Моргенштерн (1944, S. 9—15) и Моргенштерн (1972, S. 271 ff., 283 ff) доказывают, что картина рынка как подвижного равно-

 

31

 

 

    Обоюдные надежность и доверие коммерческих партнеров ве­дут к снижению издержек хозяйственного обмена. Все хозяйствен­ные меновые действия, все сделки между производителем и по­ставщиком, работодателем и работником содержат момент нео­пределенности и неуверенности в исполнении договора. Этот момент неопределенности и неконтролируемости выступает как побочное воздействие договорной сделки, внешний эффект кото­рой невозможно полностью интернализировать хозяйственными или правовыми средствами — даже при высоких затратах на кон­троль или страхование. Момент неопределенности более значите­лен в свободных частнохозяйственных, чем в хозяйственных по­рядках с централизованно-административным управлением, по­скольку первые оставляют свободу для свободного договорного соглашения, а экономика с централизованным управлением заве­домо рассчитана на контроль и наблюдение, которые хотя и сни­жают неопределенность, но зато создают еще большие проблемы с принуждением, с мотивацией труда и с контролем трудового вклада на коллективизированных предприятиях.

    Преследование голого собственного интереса всеми хозяйству­ющими субъектами не ведет к оптимальной эффективности, по­скольку при этом вера в соблюдение договоров и честность парт­неров по сделке не будет иметь под собой основы, а следовательно ее просто не будет. Отсутствие веры в соблюдение другими лица­ми правил и отсутствие у обеих сторон готовности придерживать­ся этих правил даже в тех случаях, когда с помощью нарушения правил можно достичь кратковременной выгоды, ведут к издерж­кам, не являющимся экономически необходимыми с точки зре­ния производства, — к издержкам контроля и исполнения дого­воров через правовую среду.

    Кроме проблемы издержек реализации права существуют и такие ситуации, в которых дополнение экономического регулиро­вания, основанного на собственном интересе и договорном согла­сии, с помощью правовых норм совершенно невозможно, поскольку в случае нарушения договора весьма трудно или невозможно пред-

весия индивидов, обладающих способностью неограниченной адаптации, адекватна лишь в момент открытия рынка и начала рыночных трансак­ций. Как только индивиды определили свои предпочтения и вступили в свои меновые отношения, свободный рынок превращается в рынок с проч­ными связями, а потому — и с этическими ожиданиями.

 

32

 

ставить доказательства несоблюдения обязательств. Здесь необхо­димо привести два таких случая несостоятельности экономики.

 

а) Асимметрия информации

 

Если один из партнеров располагает лучшей, чем у другого парт­нера, информацией о предмете обмена, то другой партнер вынуж­ден полагаться на него и верить в то, что первый, знающий боль­ше, употребит свое знание «по совести* и не приобретет себе вы­годы за счет знающего меньше. Врач не вправе злоупотреблять своим превосходством в знании и предлагать пациенту операцию, зная, что она бесполезна. Геолог, разведывающий полезные иско­паемые, должен в соответствии с договором передавать результа­ты своих изысканий своему заказчику и т. д. Передача и приме­нение информации, в том числе экономически важной, есть эти­ческая проблема, поскольку внешний наблюдатель или суд не могут точно узнать и доказать, что данный субъект в своей деятельности не имел некоторой информации или, напротив, изначально приме­нил ее в ущерб другим лицам.9 Обеспечить применение знания мо­жет только отношение обладателя информации к самому себе, его собственная ответственность и добросовестность, но не его отноше­ния с другими лицами или внешний контроль. Инстанция, осуще­ствляющая внешнее регулирование или внешний контроль за доб­росовестным применением информации, способна распознать и пре­следовать по закону лишь грубую небрежность в применении информации, но не способна обеспечить эффективное ее использо­вание в хозяйственной повседневности. Передача информации дру­гим лицам всегда представляет собой этический феномен.

 

б) Монополия субъекта на применение своей собственной деятельности в качестве ресурса

 

Каждый действующий субъект обладает монополией на информа­цию о своей собственной работоспособности и, прежде всего, о сво­ей готовности к совершению работы, монополией на свою добрую волю. С экономической и правовой точек зрения, никто другой, кроме него самого, не может решать, использовал ли он ресурс своей деятельности, своих способностей и воли наилучшим обра­зом и в соответствии с договором. Эта монополия на использование собственной личности проявляется в особенности в долгосрочных

9 Ср. Mattews (1981), S. 294.

 

 

33

 

 

договорах или в договорах, заключаемых с явным намерением по­вторить в будущем деловые отношения. Повторные деловые отно­шения, repeat business, распространены более широко, чем одно­кратные сделки, а с народнохозяйственной точки зрения более эф­фективны, чем заключение каждой сделки заново, через рынок и конкуренцию. Повторность деловых отношений ведет к экономии от масштаба в области побочных издержек, связанных с заключе­нием договора (трансакционных издержек), пропорционально умень­шающихся с повторением договорно определенных действий. Од­нако явно выраженная готовность к повтору деловых отношений содержит некоторую проблему. Она усиливает возможности для партнеров по договору извлекать выгоду из своего квазимонополь­ного положения и добиваться завышения цен, используя свое осо­бое положение в отношении другого партнера по договору.

    Использование относительного краткосрочного монопольного положения в долгосрочных договорах без учета критериев поря­дочности затруднит экономически эффективное устройство дли­тельных деловых отношений, а в общеэкономическом плане при­ведет к неоптимальному распределению ресурсов, поскольку воз­никают трансакционные издержки на поиск нового партнера на рынке и на излишне частое заключение договоров на каждую сдел­ку. Партнер по договору, извлекающий каждую краткосрочную выгоду из долгосрочных деловых отношений и из своего монопо­листического положения, ставит под сомнение долгосрочную вы­году от повторения деловых отношений.

    Обоюдно монополистическое положение партнеров по догово­ру при повторных деловых отношениях имеет место и в длитель­ных трудовых отношениях между работодателем и наемным ра­ботником. Обе стороны находятся в монополистическом положе­нии, поскольку они не могут быть заменены через посредство рынка труда другим работодателем или другим наемным работником без потери времени и других издержек. Существование крупных фирм с получающими оклад работниками вообще возможно лишь в том случае, когда трудовой договор подразумевает этические отноше­ния доверия между работодателем и наемными работниками. В противном случае было бы необходимо при каждой новой сделке заново нанимать всех работников через рынок труда. Тогда при­шлось бы полностью заменять «внутренний рынок труда»10 каж-

10 Ср. Williamson (1977).

34

дого предприятия внешним рынком. Экономия от масштаба в ре­зультате повторения трансакций без заключения каждый раз но­вого договора была бы невозможна, а вытекающий из нее прирост эффективности был бы потерян. Если бы в обществе не существо­вали и не одобрялись отношения доверия между работодателем и наемными работниками, оставалась бы лишь одна возможность заключать долгосрочные трудовые договора без дорогостоящих пе­реговоров в каждом случае — следовало бы заключать договоры с членами семьи работодателя. Непотизм является рациональным пусть даже в общеэкономическом плане и неэффективным вари­антом, когда единственными работниками, которым, как предпо­лагается, можно доверять, являются члены своей семьи. Поэтому Маршалл считал, что современная фирма и акционерная компа­ния с наемными работниками стали возможны лишь после улуч­шения хозяйственной и трудовой морали («commercial morality»).11

    Неуверенность и неопределенность в договорных соглашени­ях могут быть устранены с помощью доверия или частично сокра­щены дорогостоящим правовым контролем и санкциями. Дове­рие снижает трансакционные издержки, поскольку договариваю­щиеся стороны скорее приходят к согласию и могут тратить меньше сил и времени на контроль.12 Добровольное этичное выполнение правил там, где оно не контролируется или где этот контроль возможен лишь при весьма высоких затратах, снижают издерж­ки хозяйственных трансакций, а тем самым и общеэкономичес­кие издержки, не уменьшая хозяйственных выгод партнеров. Хозяйственная этика, практикуемая людьми в определенном по­рядке хозяйства, и действующий этос хозяйственной надежности повышают благосостояние общества.

     Противоположную позицию в этом вопросе занимает Аксель-род: «Индивиды не обязаны быть рациональными: процесс эво­люции позволяет развиваться удачным стратегиям, даже если игроки не знают, почему и как это происходит. Игроки не долж­ны также обмениваться информацией или взаимными обязатель­ствами: им не нужны слова, поскольку за них говорят их дела. Столь же мало необходимо предполагать наличие доверия между игроками: одной лишь ситуации взаимности может быть доста­точно, чтобы сделать непродуктивными некооперативные поступ-

11 Marshall (1980), S. 252 f.

12 Ср. Albach (1980).

 

35

ки. Альтруизм излишен: удачные стратегии могут побудить к кооперации любого эгоиста. Наконец, нет надобности и в центра­лизованной господствующей инстанции — двусторонняя коопе­рация может контролировать себя самостоятельно».13 Против та­кой «механистической» теории кооперации можно возразить, что само восприятие ситуации интеракции выражается интенциональ-но и словесно: другой действует на меня не механически, а через мое восприятие его. Некоторая минимальная форма кооперации может развиться при обоюдном принятии стратегии «tit for tat» («как ты мне, так и я тебе»), — в этом можно согласиться с Аксельродом. Но эта ситуация — не оптимум, а лишь социальный минимум кооперации. И нет никаких оснований для того, чтобы довольствоваться минимальной общественной кооперацией.

    Сам Аксельрод вынужден признать, что такие модификации, как: 1) готовность к кооперации в начале интеракции, 2) снисхо­дительность или готовность к примирению после своего ответного удара на провокацию партнера14 и 3) предвосхищение продолже­ния интеракции и так называемого «repeat business» в будущем, то есть удлинение временного горизонта и менее сильное предпоч­тение настоящего относительно будущего (более низкая норма дисконта)15 усиливают кооперацию. Эти модификации простого возмездия являются уже этическими трансформациями страте­гии «tit for tat», выходящими за пределы механического реаги­рования и требующими от действующего лица, чтобы оно пред­восхищало предвосхищение другой стороны.16 Кроме того, дове­рие не является альтруистической установкой, как считает Аксельрод. Доверие предполагает в первую очередь не пользу для другой стороны, а общую пользу, взаимовыгодное усиление коо­перации.

    Аксельрод излишне много внимания уделяет ложной, абсо­лютной дихотомии эгоизма и альтруизма, стратегической и нрав­ственной деятельности, причем в этой дихотомии деятельность

13Axelrod (1987), S. 156 f.

14 Там же, S. 18.

15 Там же, S. 117.

18 Тот факт, что человек дополняет предпочтение моментальной пользы предвосхищением будущей и таким образом создается присут­ствие будущего в настоящем, является, как будет показано ниже (с. 61— 62), протоэтическим феноменом.

 

36

является или только эгоистичной, или принимает характер альт­руистической жертвы. Строгая граница, которую Аксельрод про­водит между стратегической и этической деятельностью, исклю­чает любую мысль о формах совершенствования социальной коо­перации и о возможности слияния деятельности в собственных интересах и деятельности в интересах другой стороны, то есть о хозяйственно-этической кооперации, о соединении теории стра­тегических игр и этики, то есть этической экономии.

    Доверие, надежность, верность и вера предполагают этичес­кие установки хозяйствующих субъектов, выходящие за пределы простой максимизации пользы. Поскольку эти этические пози­ции снижают трансакционные издержки, они улучшают функци­онирование рынка, снижают вероятность несостоятельности рын­ка и уменьшают стимулы для перехода к государственной прину­дительной координации. Этика корректирует несостоятельность экономики или рынка, поскольку она снижает издержки, связан­ные с санкциями и контролем.17 Поскольку государственный кон­троль со стороны правоохранительных органов даже в государ­ственном секторе весьма дорог, этика снижает также государствен­ные расходы и вероятность «несостоятельности государства» в государственном секторе.

    Следовательно, существует однозначный народнохозяйствен­ный аргумент в пользу этического поведения. Однако народнохо­зяйственный аргумент не обязателен на индивидуальном уровне частного хозяйствования и не убедителен для того, кто преследу­ет непосредственно свой интерес, для homo oeconomicus, макси­мизирующего полезность. Этот аргумент может убедить только того, кто принимает близко к сердцу общий интерес, общую пользу или собственно нравственность. Децентрализованная, свободная координация достигает своего оптимума только там, где в макси­мы действующих лиц включается не только частный интерес, но и интерес всеобщий, где общее также становится мотивом инди­видуальной (хозяйственной) деятельности. Если этого не проис­ходит, неизбежны или потери в благосостоянии в результате высо­ких трансакционных издержек на контроль и осуществление дого­вора, или же, при запретительно высоких трансакционных издержках, несостоятельность рынка, а отсюда — принуждение.

17 По поводу этики как корректива несостоятельности рынка ср.: Arrow (1971).

37

 

4. Этика корректирует несостоятельность экономики

 

Понимая взаимосвязь этики и экономики, этического поведения (выполнение правил, доверие, надежность, вера и верность), с одной стороны, и уменьшения трансакционных издержек, с другой сто­роны, индивид может выбрать один из трех способов действий.18

    Первый случай: он может действовать безусловно нравствен­но. Тогда он понимает общую экономическую полезность этичес­кого поведения, учитывает это в мотивах своей собственной дея­тельности. Он делает общий интерес своим интересом, то есть дей­ствует нравственно независимо от поведения других. Например, сотрудник некоторой фирмы старается отдавать работе все свои силы независимо от того, как работают другие, или — предпри­ниматель старается оставаться порядочным независимо от широ­ко распространенных форм недобросовестной конкуренции.

    Второй случай: индивид может действовать нравственно на определенных условиях. Он готов придерживаться этических пра­вил, если их соблюдают другие или большинство, но он сам нару­шит правила, если заподозрит, что один остался в дураках. Со­трудник работает в полную силу, если это делают и все другие.

    Третий случай: индивид может понимать, что для всех будет лучше, если все будут соблюдать правила, но считает наилучшей ситуацией такую, когда все остальные, кроме него, придержива­ются правил. Сотрудник знает, что для выживания предприятия все должны трудиться в полную силу, но для себя он предпочита­ет сделать исключение.

     Ненравственный индивид при третьем способе действий ин­терпретирует ситуацию по теории игр как дилемму заключенно­го, максимизирующего полезность: если все будут придерживать­ся этических правил, то будет достигнуто наилучшее для всех состояние. Но каждый индивид может поставить себя в еще луч­шее положение, если он не будет придерживаться правил, а все остальные будут их соблюдать. Дилемма этого индивида состоит, однако, в том, что он не может быть уверен, не реагируют ли и другие нарушением правил, когда он сам их не соблюдает. В этом случае он сам и все другие попадают в худшее положение, чем если бы все соблюдали правила. В небольшой, обозримой группе дилемма заключенного не имеет столь большого значения, по-

18 См. по поводу следующего изложения также: Koslowski (1985d).

 

38

скольку каждый член группы может контролировать поведение остальных и настаивать на соблюдении взаимности. В более круп­ных группах, не дающих возможности такого контроля, достиже­ние всеобщего соблюдения правил сталкивается с более серьезны­ми проблемами. Индивид уже не может непосредственно приспо­сабливать свое поведение к поведению всех остальных, и поэтому, для него возникает опасность такой ситуации, когда он один со­блюдает правила, в то время как все остальные нарушают их «за его счет».

     В современном обществе, основанном на обмене, возникает моральная «проблема безбилетника»: индивиды хотят пользоваться преимуществами нравственного состояния и при этом не участво­вать в затратах на него, состоящих в ограничении неэтических побуждений, когда непосредственные побуждения преобразуются в этически обобщаемые и соответствующие правилам.19 Эта «про­блема безбилетника» становится более важной с ростом числа членов группы и с уменьшением обозримости их поведения. Воз­никает «дилемма больших чисел» (Дж. Бьюкенен). В результате увеличения рынка, расширения коммуникаций и референтных групп становятся невозможными контроль «лицом к лицу» и не­формальное давление в целях соблюдения правил в малых груп­пах, с помощью которых удавалось добиваться социальной кон­формности в общественных формациях, предшествовавших обще­ству, основанному на обмене.

    Возможность противодействия этой тенденции могла бы со­стоять в обратном делении референтных групп общения на более мелкие, обозримые единицы (к этому, например, стремится регио­нализм). Однако такое решение находится в противоречии с дру­гим, в высшей степени полезным последствием увеличения рын­ка и дилеммы больших чисел. Большой рынок принуждает конк­ретного человека к эффективной хозяйственной деятельности путем конкуренции большого числа продавцов, вынуждающей его при­нимать рыночные цены и реагировать на изменения с помощью меняющегося выпуска продукции. Возникает дилемма хозяйствен­ной этики или противоречия этики и экономики: в экономике обезличка и большое количество участников полезны, а в этике они вредны. Чем больше и обезличеннее общество, тем сильнее стимул для индивида нарушать правила за счет других, пользу-

19 Buchanan (1967), S. 8.

39

 

 

ясь анонимностью больших чисел. Однако одновременно тем выше действенность рыночной конкуренции и ценового механизма, а таким образом — и эффективность экономики.

    Тот, кто делает всеобщее, поддающееся обобщению мораль­ное правило или нравственный императив правилом нравствен­ной деятельности только для других, а не для себя и, следователь­но, в условиях непрозрачности происходящего и возможности утаить свои поступки использует нравственность других в своих целях, тот поступает экономически, но не нравственно. Однако примечательно, что это экономическое поведение не ведет к ста­бильной ситуации с точки зрения теории игр. Третий описанный нами случай является типичной ситуацией дилеммы, в которой нельзя оставаться. Дилемма заключенного описывает ситуацию, в которой все улучшают свое положение, если все соблюдают пра­вила, но у каждого индивида есть интерес, состоящий в том, что­бы быть единственным нарушителем правил. Таким образом, пра­вило прекратит существование, если его соблюдение не будет обес­печено внешним контролем и санкциями или же индивидуальные участники ситуации не будут желать его соблюдать по этическим причинам. 3-й случай перейдет или в этические варианты (1-й или 2-й случаи) или во внешнюю систему принуждения.

    Рассмотрим вариант 2-го случая. 2-й случай является типич­ной промежуточной ситуацией, которая для поведения большин­ства людей обладает высокой убедительностью. Человек действу­ет нравственно, если так же поступают другие, нравственность его деятельности прекращается, когда человек подозревает, что он остался единственным нравственным. Этика переводит ситуа­цию дилеммы заключенного, представляющей собой пример не­состоятельности экономики, в ситуацию доверия или гарантий. Всеобщая действенность этических правил в каком-либо обще­стве перевела бы парадокс изоляции,20 названный так Сеном, из 2-го случая в ситуацию относительной безопасности. Парадокс изоляции состоит в том, что в условиях изоляции и неуверенно­сти в отношении поведения других индивид не будет соблюдать правила, поскольку он опасается быть обделенным, хотя и готов в принципе применять к себе общие правила.

    Случаи с 1-го по 3-й формально можно представить и так: в 3-м случае при экономической мотивации индивидов каждый пред-

20 Sen (1967), S. 112.

 

40

почтет состояние А1Е0 состоянию А1Е1. При этом А1 означает, что другие (alter) соблюдают правило, Е1 — что «я» (ego) соблю­даю правило, АО и ЕО означают соответственно несоблюдение пра­вила.21 По Бьюкенену отдельный индивид действует неэтично, если он не подвергается внешнему, неформальному контролю в малых группах: он предпочитает состояние А1Е0 состоянию А1Е1 там, где он может не опасаться разоблачения. Таким образом, он по сути дела никогда не действует этично. Он никогда не действует как человек, который делает всеобщее этическое правило своей собственной свободной волей или, говоря по-кантиански, делает нравственный закон своим собственным законом. С точки зрения этики проблема выглядит иначе. Если отдельный индивид вклю­чает общую норму в свои предпочтения, то его предпочтение бу­дет трансформировано таким образом, что он предпочтет альтер­нативу А1Е1 альтернативе А1Е0 (1-й и 2-й случаи). Если нрав­ственная мотивация стала общей, то дилемма заключенного больше не существует. Индивиды более не стремятся использовать прави­ло в свою пользу. Они предпочитают состояние общего соблюде­ния правила состоянию общего нарушения правила. Отсюда эти­ка есть решение дилеммы заключенного. Если непосредственный контроль более невозможен, а соблюдение правила не всегда соот­ветствует непосредственным предпочтениям отдельного индиви­да, то ему придется самому так трансформировать максиму своей воли, свои предпочтения, чтобы он предпочитал всеобщность мак­симы частности своего нарушения правила. Индивид предпочтет такой мир, в котором не лжет никто, включая его самого, тому миру, в котором все кроме него говорят правду. Нравственная оценка соблюдения правил в отличие от экономической оценки может быть обозначена как предпочтение состояния А1Е1 состоя­нию А1Е0.

    Однако индивид никогда не уверен в том, разделяется ли и соблюдается ли это нравственное предпочтение всеобщности пра­вила другими индивидами. Только если этические предпочтения в некоторой общности достаточно выражены и являются всеоб­щими, то есть все или почти все также предпочитают состояние А1Е1 состоянию А1Е0, индивид может действовать с уверенно­стью в отношении стратегий других индивидов. Однако если нрав­ственные предпочтения не являются всеобщими, то отдельный

21 Формальная запись опирается на: Sen (1975), S. 107—110.

 

41

индивид может оказаться в ситуации человека, предпринимаю­щего нравственные усилия, на которые не отвечают другие инди­виды. Состояние, в котором все кроме него не соблюдают прави­ло, состояние А0Е1, без сомнения, не заслуживает того, чтобы к нему стремиться.

    Это доказывает, что и 2-й случай неустойчив, поскольку га­рантия того, что все другие или, как минимум, большинство их соблюдают правило, всегда имеет ограничения, существует лишь в общем и целом. Правда, Сен предполагает, что общепризнанные моральные ценности превращают 3-й случай (дилемму заключен­ного) во 2-й случай («игру в гарантии» — «assurance game»), по­скольку отдельный индивид уже не будет испытывать неуверен­ность в нравственности предпочтений других индивидов.22 Это предположение является, однако, некоторым petitio principii (ар­гументом, основанным на выводе из положения, которое само тре­бует доказательства), мало чем помогающим отдельному индиви­ду. Оно только доказывает, что, если этическое поведение являет­ся всеобщим, то есть «ценности» признаны, у индивидов есть дополнительные стимулы для этичных действий. Признаны ли ценности всеми и сознает ли это индивид — это как раз и есть то, что стоит под вопросом во 2-м случае (парадокс изоляции). Каким образом можно достигнуть того, чтобы нравственные ценности стали общепризнанными, другие индивиды действовали так же этично и отдельный индивид сделал правило своим мотивом? Момент неуверенности здесь устранить невозможно, и гарантия может быть только относительной. Поэтому хотя 2-й случай и устойчивее 3-го случая, поскольку во 2-м случае индивиды нрав­ственны хотя бы частично, 2-й случай не может дать гарантию нравственного поведения других индивидов так, чтобы в это пове­рил каждый индивид.

    Для 2-го случая, ситуации парадокса изоляции, отсюда выте­кают два вопроса. Во-первых, вопрос о том, сколько будет продол­жаться готовность индивида к тому, чтобы придерживаться нрав­ственного правила, даже если большинство остальных индивидов нарушают правило или если он не уверен в действительном пове­дении других. Во-вторых, вопрос о том, каким образом можно уменьшить неопределенность и незнание относительно поведения остальных индивидов. С решением этих вопросов одной этике не

22 Sen (1975), S. 109-110.

 

42

справиться. Попытка ответить на них внутренними средствами этики всегда ведет к petitio principii, заключающемуся в том, что этика будет признаваться индивидом и будет общепризнанна, если она уже пользуется всеобщим признанием, то есть парадокс изо­ляции, связанный с признанием этики, может быть преодолен, если этика уже действительна для всех.

    Таким образом, 2-й случай показывает, что дилемма заклю­ченного и парадокс изоляции могут быть преодолены этикой лишь в том случае, когда индивиды свободно и без оглядки на поведе­ние других признают нравственное правило и делают его своим мотивом. Поскольку неуверенность в поведении других устранить невозможно, этическое правило само по себе может найти при­знание лишь тогда, когда оно будет признано независимо от пове­дения других. Именно в этом состоит требование категорического императива Канта: этическая максима должна быть воспринята из чистого уважения к закону, без эмпирических соображений пользы. Когда же максима деятельности, претендующая на всеобщ­ность, избирается исходя из рассуждений о последствиях собствен­ной деятельности индивида и обусловлена деятельностью других индивидов, она уже не является нравственно «чистой» и, что важ­нее для нашего случая, избирается уже без уверенности. Индивид запутывается в этом случае в бесконечных рассуждениях о том, что будут делать другие, какие последствия имела бы его деятель­ность в тех или иных условиях и т. д., доводя себя до полной не­способности принимать какие-либо решения и теряя собственную убежденность в необходимости нравственной максимы.

    Однако для нашего кантовского 1-го случая чистой нравствен­ности без оглядки на поведение других индивидов возникает про­блема эмпирической реализации трансцендентальной нравствен­ности в условиях конечности человеческого существования. Сколь­ко продлится готовность нравственного индивида сохранять предпочтение состояния А0Е1 перед состоянием АОЕО? Для нрав­ственности кантовской этики поведение других индивидов не имеет значения при выборе максимы, руководящей деятельностью дан­ного индивида. Нравственный субъект действует по правилу ка­тегорического императива даже в том случае, когда последствия неприятны, а другие индивиды не соблюдают правила, следуя своекорыстным целям. Парадокс изоляции для кантианцев не существует. Однако в действительности социальной жизни этот трансцендентальный морализм вряд ли будет жизнеспособным по

 

43

причине отсутствия посредствующих звеньев между эмпириче­ским и априорным (так возражал Канту Гегель)23 или потому, что, предъявляя к человеку слишком высокие требования, мы создаем опасность завышенной идеалистической самооценки, как отметил Гердер.24

    Если мы обобщим результаты нашей классификации этики по приведенным случаям, то окажется, что 3-й случай дилеммы за­ключенного и 2-й случай парадокса изоляции неустойчивы, а 1-й случай чистой нравственности без оглядки на поведение других весьма маловероятен и требует нравственного героизма. Имманент­ное этике обоснование нравственности «из чистого уважения к закону» в принципе возможно, но стимулы для отдельного инди­вида, побуждающие его перенять «чистую» этику, сравнительно малы. По аналогии с несостоятельностью рынка весьма вероятно, что здесь получится несостоятельность этики.

5. Религия корректирует несостоятельность этики

Канту была вполне очевидна проблема несостоятельности этики. Если нравственный индивид будет следовать категорическому императиву, а все остальные — правилу увеличения собственного благополучия, то будет существенно нарушена гармония нравствен­ности и счастья у отдельного индивида. Ответ на эту проблему Кант видел в учении о постулатах. Постулаты практического ра­зума — Бог, свобода и бессмертие души — восстанавливают веру в смысл этичного поведения, в гармонию счастья и нравственно­сти. Предпосылка к тому, чтобы индивид был готов внести свой вклад во всеобщее выполнение правил (состояние А1Е1), даже если он не знает о предпочтениях других относительно соотношения А1Е1 и А1Е0, заключается в религиозной вере в трансцендентальную гармонию нравственности и счастья для бессмертной души. Посту­латы, придающие этой гармонии убедительность, побуждают ин­дивида предпочесть состояние А0Е1 (нравственно поступает только он) состоянию АОЕО (нравственно не поступает никто).

    Религиозная вера превращает несостоятельность этики в веру в разумность этики, эмпирическую неопределенность парадокса изоляции — в религиозную убежденность в разумности нравствен-

23 Hegel (1821), S. 135 ff.

24 Herder (1799), S. 289.

 

 

44

 

ности. Только религия в состоянии осуществить то, что Сен при­писывает уже этике: трансформировать ситуации дилеммы за­ключенного и парадокса изоляции в ситуации с наличием гаран­тии (по теории игр — ситуации типа assurance game). Гарантию и веру в смысл нравственного поведения можно извлечь не из са­мой по себе этики, но только путем религиозного обоснования нравственности. Религия создает — у Канта в форме постулата, а у Платона в форме идеи добра и мифа о суде над душой в царстве мертвых — у субъекта уверенность в том, что пути нравственно­сти и счастья в конце концов сходятся. Она создает возможность этично действовать даже в таких случаях, когда индивид, не бу­дучи уверен в поведении других, находится в ситуации парадокса изоляции или дилеммы заключенного.

    Против этого аргумента можно возразить, что таким образом религия является только утонченным способом социального кон­троля и достижения конформности, при этом социальные ожида­ния поведения всего лишь интернализируются и становятся от этого еще более угнетающими. В противовес этому возражению необходимо пояснить, что этические правила должны быть досто­верны, что религиозная уверенность в разумности этики должна быть общепринятой и что эта религиозная вера, если она являет­ся всеобщей, действительно повышает благосостояние всех.25

    Однако еще более важным, чем факт, что религиозная вера побуждает индивида предпочесть состояние А0Е1 состоянию АОЕО — этот факт сам по себе мог бы даже соответствовать неко­торой мазохистской расположенности или привести к злоупо­треблению доверием индивида другими индивидами, — является то обстоятельство, что благодаря религии усиливается вера в нрав­ственность и соблюдение правил другими индивидами, вера в то, что состояние А1Е1 будет наступать чаще, даже если эта вера иногда окажется беспочвенной. Таким образом повышается го­товность индивида к тому, чтобы предпочесть состояние А1Е1 состоянию А1Е0, а не предпочесть состояние АОЕО из опасения состояния А0Е1. Ведь опасение первым совершить этичные дей­ствия в конце концов ведет к тому, что будет реализовано состоя­ние АОЕО, потому что так думают все. Именно этой опасности,

25 Ясно, что религия здесь не связана с конкретным вероисповедани­ем. Даже атеист может в этом смысле исповедовать религию, если он готов рассмотреть и оправдать свою жизнь с точки зрения ее целостности.

 

45

 

заключающейся в том, что из боязни реализовать А0Е1 в конце концов никто не будет соблюдать правило и будет реализована наихудшая альтернатива АОЕО, может быть противопоставлено регулирующее воздействие постулатов практического разума. По­скольку индивиды в данном случае, скорее, готовы принять со­стояние А0Е1, вера в то, что состояние А1Е1 будет реализовано, усиливается, а с ней — и вероятность того, что состояние А1Е1 действительно наступит. Религиозная уверенность в том, что тер­петь несправедливость — это лучше, чем творить несправедли­вость, — предпочтение состояния А0Е1 состоянию А1Е0 ведет, как это обнаружил еще Платон, к тому, что доверие к поведению других растет, а поэтому состояние всеобщего соблюдения прави­ла, состояние А1Е1, становится более вероятным. Самоосуществ­ляющееся пророчество, когда из недоверия к другим, из опасения состояния А0Е1, реализуется состояние АОЕО, не сбывается.

    Повышая готовность к нравственным усилиям, религия сни­жает издержки размышлений по поводу поведения других и при­способления к нему. Уменьшая опасения перед состоянием А0Е1, она повышает вероятность того, что будет реализовано состояние А1Е1. Это означает, что религия не только повышает готовность к нравственным действиям, но и усиливает вероятность того, что нравственная деятельность будет иметь характер всеобщего пове­дения, а не только действий в качестве аванса. Этапы нашей аргу­ментации — несостоятельность экономики и/или рынка, этика, корректирующая несостоятельность экономики, религия, коррек­тирующая несостоятельность этики, — доказывают тесную связь экономической, индивидуально-этической и религиозной ориен­тации деятельности. Они доказывают, что экономическая наука трансцендирует в этику, а этика — в религию.26 Малая трансценденция экономического договора, состоящая в преодолении ра­зобщенности личностей в процессе хозяйственного обмена, ука­зывает на среднюю трансценденцию этики, в которой разобщен­ность личностей трансцендирует еще более к общности этического правила и к антиципации общего интереса или общественного блага. Средняя трансценденция этики трансцендирует собствен­ный интерес и простое уравнивание интересов в обоюдовыгодный обмен экономического договора, в направлении включения обще-

26 Ср. об этой опасности самоосуществляющегося пророчества в кол­лективной деятельности: Olson (1965), S. 105—110.

46

го интереса в особенный. Средняя трансценденция этики указы­вает в свою очередь на большую трансценденцию религии и, зак­лючаясь в ней, становится разумным вариантом жизни, в кото­ром подразумевается этичное поведение как таковое, являющееся в конечном счете и в целом также выгодным. Большая трансцен­денция религии является условием индивидуальной осмысленно­сти этичной деятельности, предпосылкой для того, чтобы реали­зовался смысл средней трансценденции этики, а нравственность и разум, то есть собственный интерес, слились воедино.27

     Экономическая наука, этика и религия образуют систему транс­ценденции, переходов в нечто другое и повтор (итерацию) ком­пенсаций или, по Гегелю, «снятий». Этика является коррективом и компенсацией несостоятельности рынка, религия — корректи­вом и компенсацией несостоятельности этики. С несостоятельно­стью экономики в действие вступает этика, с несостоятельностью этики — религия. Трансценденции собственного интереса высту­пают одна за другой, более высокая ступень восполняет недостат-

     27 Автором понятий малой, средней и большой трансценденции яв­ляется Лукман. Ср. Luckmann (1985), S. 28 f.: «Различение отнесенного к себе и переходящего собственные границы опыта предпринимается каж­дым индивидом без больших рассуждений; оно является основой знания о трансцендентности мира. Это различение обосновано универсальной структурой опыта. Каждый случай, когда нам что-либо становится изве­стно из опыта, заключает в себе некое определенное данным моментом ядро и некоторый горизонт того, что выходит за пределы нынешнего опытного знания. Ядро опыта автоматически указывает на еще не по­знанное и уже не познаваемое из опыта. Из этого обстоятельства вытека­ет некоторое элементарное «сопознание» трансценденции. Различение от­несенного к себе и превосходящего себя в опыте и это «сопознание» транс­ценденции образуют материал опыта, из которого у каждого индивида создается осознание границ мира повседневной жизни. Здесь мы уже можем сформулировать типологию трансценденции, основанную на об­щей структуре человеческого опыта: 1) Когда до сих пор не познанное в принципе так же познаваемо, как и познанное опытом в данный момент, речь идет о «малых» трансценденциях. 2) Когда современное в принципе познается опытом только опосредованно и никогда непосредственным образом, но тем не менее познается из опыта как составная часть повсе­дневной действительности, то речь идет о «средних» трансценденциях. 3) Когда нечто воспринимается лишь как указание на некоторую дру­гую, внеповседневную и саму по себе не познаваемую действительность, то речь идет о «больших» трансценденциях».

 

47

 

 

ки и бреши более низкой. Конечно, существует опасность того, что несостоятельность этики повторится в несостоятельности ре­лигии, что и религия не сможет обеспечить индивиду смысл эти­ческой деятельности, поскольку не существует последней гаран­тии истинности религии. Несостоятельность религии невозможно компенсировать дальнейшей итерацией. Сама гарантия (assurance) религиозно-трансцендентного «вознаграждения» за этичное пове­дение в виде аванса и за авансируемую веру в то, что соблюдение всеобщего интереса и этического правила лучше, чем нарушение этики на основе собственного недоверия и подозрения, что другие будут вести себя неэтично, остается следствием некоего изначаль­ного онтологического доверия.

     Изложенная здесь модель триады экономики, этики и религии является, как и философская этика и практическая метафизика Канта, весьма рациональным аргументом в пользу монотеистичес­кой религии и метафизики. Философская этика способна рацио­нально обосновать традиционную метафизику с ее специальными метафизиками рациональной теологии (понятие Бога) и рациональ­ной психологии (свобода и бессмертие души), но она не может со­здать и внушить веру в эти метафизики или «принудить» к ним с помощью рациональных аргументов. В той же мере это относится к этике, которая также зависит от свободного признания ее людь­ми. Этический дискурс стоит онтологически ближе к экономичес­кому, чем религиозный, он требует только средней, но не большой трансценденции действительности, познаваемой в опыте. С другой стороны, говоря экономическим языком, доходы от этики меньше, чем от религии, и, таким образом, риск и выгоды, связанные с этикой, меньше, чем риск и выгоды, связанные с религией. Отсюда религия, с экономической точки зрения, в свете оценки выгоды отдельным индивидом, ближе к экономике, чем к этике. То, что хозяйственная этика — так же, как и общая этика — ссылается на метафизику и религию и связана с ними, доказывают не в послед­нюю очередь и хозяйственные этики мировых религий и чрезвы­чайное значение мировых религий для форм хозяйственного этоса, стиля хозяйствования и хозяйственного мировоззрения.28

 28 Ср. Max Weber (1920), Bd. 1, S. 238: «Одной из детерминант хо­зяйственной этики — и заметим, что только одной из них — является также религиозная определенность стиля жизни». Ср. также Sombart (1913), S. 303 f. и (1917), Bd. Ill, S. 36 ff. и Pesch (1918), S. 84 ff.

 

48

 

6. Собственный интерес, этика предприятия и мотивация работников

 

Если отвлечься от религиозного решения парадокса изоляции и проблемы координации, то этика является единственным инстру­ментом для превращения парадокса изоляции Сена в ситуацию, где для индивида гарантировано всеобщее соблюдение правил. Задача этики состоит в том, чтобы, гарантируя всеобщую дей­ственность этического кодекса, дать индивиду уверенность в том, что другие также будут соблюдать правила. Задача специальной хозяйственной этики заключается в том, чтобы дать отдельному индивиду гарантию того, что всеобщее соблюдение правил дей­ствует и для экономической деятельности: как во внутренней жизни предприятия, так и в рыночном обмене. Это укрепит его волю и его стимулы для того, чтобы он сам соблюдал правила хозяйственной жизни, способствующие общественному благу. Бла­годаря общей и хозяйственной этике средненравственный чело­век 2-го случая, действующий нравственно лишь тогда, когда так действуют и другие, получает уверенность в том, что большин­ство других будет также вести себя этично.

    Поэтому действующие в экономике предприятия также ста­раются сформировать некий этический кодекс взаимных гаран­тий этичного поведения. Например, фирма IBM сформулировала систему ценностей для своих сотрудников, простирающуюся от общего «символа» веры и убеждений (так называемые «basic beliefs»), через стратегии деятельности («policies»), до рекоменду­емых способов действий и методов деловой практики («business practices»).29 Примечательно, что структура системы ценностей, или, точнее, практической философии и миросозерцания, этого предприятия следует системе трансценденции от экономики к эти­ке, а от этики — к метафизике по мере того, как правила (начиная с частичного и оперативного уровня методов деловой практики) через более общий уровень стратегий и вплоть до общих убежде­ний, касающихся структуры действительности в целом, становят­ся все более общими и обобщенными. Этот пример показывает, что и этика предприятия предполагает общие убеждения («basic beliefs»), касающиеся человека и мира в целом, и «заверяющие» человека в целесообразности этики.

29 Ср. Trux/Kirsch (1979), S. 232, прим. 23.

 

49

     Любой проект этики предприятия должен, однако, учитывать, что этика не может быть введена только функционально, с целью достижения чего-либо иного, например роста прибыли, и что в своем ядре она должна иметь общее действие, не оставаясь специ­фической для данной фирмы. Разумеется, могут быть специфи­ческие для данной фирмы формы этоса привычки, обычаи и т. п., но общие правила этики предприятия не могут быть специфичес­ки фирменными в том смысле, что они действительны только для данной фирмы, в которой они приняты, поскольку они хороши только для этой фирмы. Попытки введения в практику этических кодексов конкретных предприятий, специфических для фирм и функционально полезных для достижения чисто хозяйственных целей, опровергаются теми же доводами, что и функционалистские обоснования этики вообще.

    Этические кодексы, вводимые для функционального обслу­живания какой-либо цели, находящейся вне этики и даже вне нравственного, всегда рискуют не достичь своей цели, поскольку люди легко разоблачают их нацеленность и именно поэтому не признают их. Слабость функциональных обоснований заключает­ся в том, что они вынужденно аргументируют функциональными эквивалентами. Нечто может хорошо выполнять некоторые функ­ции, но нечто другое может точно так же выполнять эти функ­ции, и так происходит всегда. Если этика вводится только для достижения чего-то другого, например, увеличения прибыли, если она сама по себе не действует и не рассматривается всеми работ­никами данного предприятия, включая его руководителей и соб­ственников, как цель устремлений, она не будет убедительной для сотрудников. В этом случае их этос и этика используются как средство для чего-то совсем иного, не воспринимаются как нечто безусловно обязательное и фактически представляют собой вызов их свободному нравственному решению.

     Функционалистские обоснования недостаточны для создания и укоренения хозяйственной этики. Этика должна одновременно быть безусловной и признавать человеческую свободу как само­цель. Этика должна отразить то, что, говоря языком Канта, чело­век никогда не должен рассматривать самого себя и другого толь­ко как средство, но обязательно и как цель. Это не значит, что других людей и этику никогда нельзя рассматривать как средство для достижения чего-то совсем другого. Такой сверхморализм сде­лал бы невозможной идею экономической кооперации и разделе-

50

 

ния труда. Требование Канта гласит: никогда нельзя использо­вать человека и этику только как средство. В применении к хо­зяйственной этике это означает, что этика предприятия может и должна быть полезной для хозяйственных целей, но что она ни­когда не должна быть обоснована только этими целями и ее ни­когда нельзя полностью превращать в инструмент обогащения.

     Хозяйственная этика есть учение о нормах и мотивах хозяй­ственной деятельности и обмена на внешнем рынке народного хозяйства и на внутреннем рынке предприятия.30 Как и общая этика, она есть учение о долге, учение о добродетели и учение о благах. Взаимосвязь этих частей этики будет обоснована ниже.      Хозяйственная этика является отражением, прояснением и обо­снованием норм, деонтологии, которой должны следовать хозяй­ствующие субъекты, и в то же время учением о правильной (хо­зяйственной) жизни, о добродетелях и благах, связанных с хозяй­ственной деятельностью. Как учение о добродетелях этика хозяйствования и предпринимательства не только описывает доб­родетели честного (fair) хозяйствования, но и старается усилить мотивы правильной деятельности и правильного этоса на рынке и на предприятии. Этика хозяйствования и этика предприятия ста­вят своей целью не только достижение «этического минимума», обеспечивающего эффективность и выживание, но и правильное и целесообразное хозяйствование, усовершенствование хозяйствен­ной жизни. Учение о добродетелях хозяйствования вместе с уче­нием о хозяйственном долге и учением о благах также входит в хозяйственную этику и этику предприятия, хотя добродетели не могут быть обязательными как нормы и по своей природе остав­ляют простор усовершенствованию деятельности.

      Хозяйственная этика долга, этика соблюдения правил и прин­ципа «pacta sunt servanda» («договоры должно соблюдать»), сни­жает негативные побочные воздействия сделок, которые проявля­ются на рынке и на предприятии как трансакционные издержки, вытекающие из неуверенности в соблюдении договорных обяза­тельств. Она создает позитивные побочные воздействия (внешние эффекты) в смысле доверия, «хорошей репутации» (*good will») и т. п. Учение о долге, деонтология хозяйства, повышает эффектив­ность и выживаемость предприятия и народного хозяйства в це-

30 О предприятии как внутреннем рынке см.: Williamson (1977) и (1981).

 

 

51

лом. Учение о хозяйственных добродетелях, выходящее за рамки учения о долге, обосновывает образ хозяйственной жизни, направ­ленный не только на выживание, но и на хорошую или совершен­ную жизнь. Таким образом оно старается способствовать совер­шенствованию стиля и культуры хозяйствования.

     Хозяйственная этика как часть общей социальной этики не­обходима, поскольку рынок не может устранить и интернализировать все этически релевантные побочные последствия деятель­ности. Побочные последствия являются проблемой социальной этики хозяйства, поскольку принцип «частные пороки — обще­ственное благо» не создает добро как побочное последствие и не делает этику на конкурентном рынке излишней. Сам «этический минимум» соблюдения хозяйственных правил и принципа «pacta sunt servanda» требует, чтобы там, где внешний контроль невоз­можен, отдельный субъект воспринимал всеобщее или всеобщий интерес как свое собственное. Действенность и индивидуальное усвоение некоторого этического кодекса хозяйствующими субъек­тами уменьшает те побочные воздействия договорной сделки, ко­торые проявляются как трансакционные издержки. Таким обра­зом, хозяйственная этика повышает не только нравственность, но и благосостояние.

    2. Вопрос об оптимальной координации индивидуальных дей­ствий движимых собственным интересом действующих лиц в аль­тернативных хозяйственных системах и процессах принятия ре­шений.



 

 

Перейти к странице: "содержание"


Координация материалов. Экономическая школа

Контакты


Институт "Экономическая школа" Национального исследовательского университета - Высшей школы экономики

Директор Иванов Михаил Алексеевич; E-mail: seihse@mail.ru; sei-spb@hse.ru

Издательство Руководитель Бабич Владимир Валентинович; E-mail: publishseihse@mail.ru

Лаборатория Интернет-проектов Руководитель Сторчевой Максим Анатольевич; E-mail: storch@mail.ru

Системный администратор Григорьев Сергей Алексеевич; E-mail: _sag_@mail.ru